Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Утром же написал небольшое письмо СВ. Михалкову.

Председателю исполкома Международного сообщества писательских союзов

Михалкову С. В.

Глубокоуважаемый Сергей Владимирович!

Я получил пакет с копией документов, свидетельствующих о продаже части Дома писателей на Поварской. Естественно, ни о чем подобном никто раньше не мог и подумать. Дай Бог, всё теперь удастся миновать и вернуть собственность обратно. Хотелось бы также надеяться, что среди нового состава исполкома не окажется новый поклонник обжигающей страсти к деньгам. Но, как всегда и бывает, у любого события есть его диалектическое продолжение: у многих пропали остаточные иллюзии, у меня лично исчезли последние моральные обязательства перед человеком, с которым была связана моя юность.

Пользуясь этим не самым веселым поводом, я тем не менее хочу выразить Вам, Сергей Владимирович, благодарность за неизменное внимание и доброту, которую Вы ко мне проявляли.

Сегодня же вышла моя статья в "Литературной газете", которую я еще раньше переписал к себе в дневник 11 августа. Все слово в слово, кроме небольшого постскриптума, который я приписал к статье чуть ли не в гранках.

P.S. Колеблюсь. Надо бы на инвективу ответить в том же органе, где статья и была напечатана. Но смущают два обстоятельства. Первое: к ректору и Литинституту "Литературная Россия" относится амбивалентно: ругают и нападают публично, а извиняются один на один. И второе: в моём ответе есть некоторые моменты, которые я хотел бы довести до общественности не через малотиражную газету.

Долго говорили с проректорами СП. и М.Ю. о расписании и экзаменах, о разных новых формах. При всех очень интересных и нужных новациях экзамен, по-моему, должен оставаться площадкой, на которой студент мог бы поговорить со своим профессором. Разве часто в повседневной жизни ему это удается?

1 сентября, четверг. Лето трагически и быстро закончилось, дожди еще не пошли, но стало холодновато. Открывал я учебный год в плаще. Как всегда, стоял на крыльце главного здания и удивлялся, сколько же много народа мы напринимали и сколько же людей вмещает в себя наш скверик. К моему удивлению, было и много преподавателей: Смирнов и вся его кафедра, Анна Константиновна, Л.И., Леонов, Кешокова, Тарасов, даже Дьяченко. Я к нему и не подошел. Кстати, если уж о нем зашла речь, то мы прекрасно отремонтировали зал, который он освободил. Пропала только хрустальная люстра, если не найдется, значит спер кто-то из хозяйственников или охранников. Хорошо помню, что когда ее десять лет назад снимали, я приказал повесить куда-нибудь на виду и, кажется, в хозяйственной части, но потом опять были ремонты…

Утром был и Лева Скворцов, ни слова о моей диссертации и о той распечатке сайта, которую я ему дал на последнем ученом совете. Лева самый крупный специалист по эвристике в России: ему-то уж угадать автора — раз плюнуть.

Открытие нового учебного года прошло достаточно хорошо. Я говорил в мегафон о праздниках, о Дне знания, о необходимости учиться и о новой, уже чисто практической, цене знаний. Потом выступил А. Королев, В.Костров. Еще до этого Володя подарил мне свою книжку, которую надо будет обязательно прочесть.

Днем договорился с министерством об одном дополнительном месте на очное отделение для Попова, теперь хорошо бы он не взбрыкнул и не бросил учебу. Днем же говорил с Магомедовым, которого взять на очный не удалось, потому что он долго финтил со своим аттестатом. Я думаю, он куда-то поступал на очное отделение и не поступил. Вот и остался сидеть на двух стульях. Обидно.

А потом занялся расписанием. У меня вызвали сомнение два спецкурса по зарубежной литературе, в названии которых присутствует театр: "История западноевропейского театра" и "Античность и западноевропейский театр". В обоих случаях мимо античности, хотя и по-разному, не пройдешь. Смутил меня также спецкурс по кафедре классической литературы (Минералов) о Суворове. (Этот спецкурс у нас уже был один или два раза, а почему не о Кутузове, а почему не об Ушакове!). С другой стороны, при спецкурсе об Инн. Аннинском и курсе по литературе русского зарубежья вдруг появляется спецкурс "Пушкин в поэзии Серебряного века". Хлипкость термина, придуманного эмигрантами не без политического намека, недаром против него так протестовала Ахматова. А ведь много лет не было Тютчева, Державина, Ломоносова, много лет не было спецкурса об А.Островском.

В четыре часа пошел в Моссовет на вручение наград — "Премии Москвы". Отдал Л.И. Швецовой письмо относительно покупки для М.Ю. квартиры по остаточной стоимости БТИ. Обещала помочь. Мэр, как всегда, говорил хорошо, но на этот раз короче, чем обычно. Вспомнил новый фильм С. Говорухина по роману Дудинцева. К сожалению, все лауреаты были очень немолоды и слишком много искусствознания и всего, что я называю, вокруг искусства.

В Ex libris'e вышло мое огромное интервью, которое сделал Саша Вознесенский. Здесь много о сегодняшней литературной ситуации, кое-что я решаюсь сохранить.

Фрагмент

— А сама сегодняшняя литература — не имитация?

— Я часто думаю об этом. Чистый продукт самой литературы во многом заменен несколькими модными образцами. Ну, например, наш отечественный русский роман просто выродился. И в этом отношении свою роль сыграл Букер, который насадил короткий, ясный, с простой историей, несколько американизированный роман. Второй вариант — тоже некий западный образец, вроде Генри Миллера: простая история с каким-нибудь сексуальным наворотом. И третий вариант: перенесение телевизионной ситуации в романную форму, бесконечный сериал. Другого ничего нет, и прорывы столь редки! Хотя и есть: скажем, иногда тяжелые, как дредноуты, но всегда написанные хотя бы другим, своим языком романы Александра Проханова, книги Эдуарда Лимонова, блестяще написанный последний роман Василия Аксенова "Вольтерьянки и вольтерьянцы". Все остальное — скучища. И журналистика так хорошо стала маскироваться под литературу, что штучных вещей я насчитываю буквально единицы.

— Но популярными в последнее время становились именно "журналистские" вещи, устроенные, как, например, в случае с Оксаной Робски, по принципу "что вижу, то и пишу".

— Беда всей этой литературной журналистики заключается в том, что, во-первых, когда она написана даже более-менее нормальным языком, не хватает языка, который возбуждал бы подсознание. И, во-вторых, ход сюжета, как правило, настолько очевиден, что большинство этих романов лично я не дочитываю. Оксану Робски я, кстати, дочитал, но скорее из профессионального любопытства. У нее — блестящее начало и провальный конец.